Иван Сырцов Мы прошли дорогами страданий сборник воспоминаний

Предисловие

Эта книга памяти – документальное повествование о судьбах людей моего поколения. О судьбах ни в чём не повинного мирного населения Латвии, а в частности, жителей бывшего Лудзенского уезда в 1939–1950 годы.

Массовые репрессии сталинского режима, когда целые семьи отправлялись в отдалённые области России... Отправлялись в основном в Красноярский край – без права возвращения на родину.

Массовые вывозы мирного населения в концентрационные лагеря и на принудительные работы в Германию в годы гитлеровского режима...

Мне довелось встретиться со многими людьми, чьих судеб так или иначе коснулось мрачное дыхание репрессий, кто прошёл дороги страданий через ссылку, лагеря, принудительные работы. Все эти рассказы чрезвычайно заинтересовали меня. Такой же дорогой прошёл и я сам - ещё подростком вместе со своей семьёй испытал ужасы Саласпилского концлагеря.

Чтобы воссоздать правдивую историю тех лет, каждый из очевидцев записал пережитое им, каждый рассказал о своей судьбе. Такое нельзя придумать – не поможет даже самое фантастическое воображение...

Это время оставило след в наших душах. Годы оказались бессильными его стереть. Сегодня нужно рассказать людям о том, что было, и что больше никогда не должно повториться.

Иван Сырцов

"......Массовые депортации, т. е. высылку населения на принудительные работы в Сибирь советские власти планировали еще до оккупации Латвии – была разработана специальная инструкция «О процедуре депортации антисоветских элементов в Литве, Латвии и Эстонии». В этом документе был разработан порядок депортации, обеспечение конвоя, даже отлучение депортируемого от семьи. Был принят также документ «Реализация имущества высланных».

В ночь с 13 на 14 июня 1941 года началась массовая депортация. Чекисты врывались в дома, вытаскивали из постелей рыдающих детей и стариков. За несколько минут надо было собраться и под дулами винтовок отправиться в неизвестность. Внезапность и безжалостность были проверенным способом избежать возможности сопротивления и ненужной огласки. Это была страшная ночь, но еще ужаснее выглядело утро 14 июня. Многие семьи остались без кормильца, кое-где дома вообще оказались без хозяев. Мычали недоеные коровы, выли собаки.

Во дворах нависла зловещая тишина. Все говорили только шепотом. А в это время в удушливых зарешеченных товарных вагонах томились схваченные чекистами люди. Они просили дать им хоть капельку воды, но, увы…

14 июня 1941 года из Лудзенского уезда было выслано 435 человек, в т. ч. 229 мужчин и 206 женщин. Латышей было 306, русских 72, евреев 33, немец 1, других национальностей – 23.

Лагеря, куда направлялись жители Латвии, делились на три группы: лагеря средней и южной России, где условия содержания были сравнительно сносными (туда отправляли только тех, кто получил пять лет); лагеря северной России, Сибири и Дальнего Востока; лагеря закрытого типа, так называемые лагеря смертников (один из них – Вятлаг).

Обвинительные заключения были стандартными: кулак, айзсарг, боролся против большевиков, служил в полиции. После оглашения приговора одних расстреляли, других на долгие годы отправили в заключение, где одни погибли от голода, другие – от болезней и непосильной работы.

Из Лудзенского уезда в 1941 году были высланы преимущественно работники учреждений, представители образования, культуры, медицины. Среди них:

Милана Шутова,
заведующая отделом истории
Лудзенского краеведческого музея (стр.11-13)

Шоссе Рига–Даугавпилс. На семнадцатом километре дорога сворачивает в лес. Она ведет на бывший полигон, где еще в царское время солдаты стреляли по фанерным мишеням. Во время немецкой оккупации здесь находился самый большой из всех 23 лагерей смерти, устроенных фашистами в Латвии – концентрационный лагерь Саласпилс.

Оккупировав Латвию, фашисты немедленно приступили к осуществлению своей политики. Чтобы освободить жизненное пространство для «высшей расы», они собирались переселить и истребить гражданское население Латвии. Излагая на страницах «Дойче Арбайт» колонизаторские планы фашистов, Гиммлер недвусмысленно призывал «…заботиться о том, чтобы на Востоке жили исключительно люди немецкой, германской крови».

Свыше 53,7 тысяч мужчин и женщин, детей и стариков было уничтожено в Саласпилсском лагере смерти.

В октябре 1941 года старый, поросший вереском полигон площадью в 30 гектаров окружили двойным заграждением из колючей проволоки.

Двухэтажное здание (справа) – лагерная комендатура. Слева от нее – караульное помещение. На площади между комендатурой и караульным помещением заключенным объявляли о наложении телесных наказаний. Порка производилась в конюшне-гараже, расположенном за комендатурой. В бараках, построенных вокруг кольцевой дороги, ютились заключенные. Здесь же находились столярная, сапожная, швейная и другие мастерские. Каждый наспех построенный барак был рассчитан на 200–250 человек, но зачастую туда помещалось 500–800 арестантов. Люди спали на нарах в четыре и пять ярусов, задыхаясь от недостатка воздуха. Каждый, кто заболел, мог считать себя обреченным.

В конце лагеря находился карцер со множеством бункеров. В них человек мог только сидеть скорчившись. Сюда обычно заключали смертников – тех, кого на следующий день расстреливали или вешали.

Оккупанты пытались скрыть свои злодеяния от народа. К лагерю запрещалось приближаться. Но, слыша автоматные очереди и предсмертные крики, доносившиеся в тихие ночи до самого шоссе, видя огромные могилы, выросшие в окрестном лесу, люди догадывались, что происходит в запретной зоне. Саласпилс стали называть лагерем смерти.

Самыми первыми – еще в 1941 году – через Саласпилсский конвейер смерти прошли тысячи граждан Австрии. Чехословакии, Польши и других оккупированных стран Европы, главным образом, евреи. Этим людям было объявлено, будто их собираются переселить в другое место. Но когда эшелоны с «переселенцами» и имуществом приходили в Латвию, большинство прибывших тут же угоняли в Румбульский лес, там раздевали и расстреливали. Остальные становились узниками Саласпилсского концентрационного лагеря. Наиболее ценные вещи из их имущества гитлеровцы отправляли в Германию.

В мае 1942 года в Саласпилс стали пригонять заключенных из других концентрационных лагерей и Рижской центральной тюрьмы. Среди них были работники советских учреждений и активисты, не успевшие эвакуироваться, крестьяне, получившие от Советской власти землю, представители прогрессивной интеллигенции. Узникам на грудь и спину нашивали белые лоскуты, которые в случае побега заключенных с работ в каменоломнях и на торфяниках служили охранникам в качестве мишени.

Тысячи людей остались лежать под соснами Саласпилса, тысячи после отправки из Латвии сожжены в крематориях Бухенвальда, Освенцима, Штутгофа, Маутхаузена, Майданека и других концлагерей.

Жертвами лагеря смерти были и воины Советской Армии, содержавшиеся в Саласпилсском лагере военнопленных близ шоссе Рига–Даугавпилс. Даже зимой пленные жили под открытым небом в заброшенном помещичьем парке; только ничтожная часть их помещалась в старой казарме. Спасаясь от холода, люди рыли себе норы в земле, грызли от голода кору деревьев.

Чтобы фашисты могли на автомашинах подъезжать к баракам, узников заставили выстроить кольцевую дорогу, очертания которой напоминали петлю. Часто заключенных принуждали бегать по ней до полного изнеможения.

Детей разлучали с матерями и помещали в специальные бараки. Дети, особенно грудные, умирали от голода и болезней в таком количестве, что из узников была сформирована специальная команда, которая выносила детские трупы из лагеря и зарывала их за проволочными заграждениями.

У детей систематически брали кровь для нужд немецких госпиталей. Ослабевших умерщвляли.

Также безжалостно и хладнокровно гитлеровцы уничтожали узников в душегубках. Судебно-медицинским исследованием эксгумированных после войны детских трупов, найденных в массовых могилах, было установлено, что детям вводили различные яды.

Присланных сюда на уничтожение вешали почти ежедневно. Последнюю жертву на устрашение другим оставляли висеть в петле до следующей казни. Во время расправы у виселицы полукругом выстраивались все заключенные. Церемония казни совершалась проверенными на практике фашистскими методами. После того, как был снят первый повешенный, раздавалась команда «Шаг вперед!» – и следующая жертва из выстроенной у виселицы очереди оказывалась под петлей. Обреченные шаг за шагом приближались к смерти.

Фашисты рассчитывали, что бесчеловечные условия сломят заключенных не только физически, но и духовно, надеялись превратить узников в покорных рабов гитлеровского режима. Этого не произошло. Обреченные не склоняли головы перед палачами, не пали духом. Они верили, что Советская Армия разорвет цепи неволи и принесет свободу.

Когда части Советской Армии начали приближаться к Риге, фашисты приступили к уничтожению следов своих преступлений. В окрестностях Саласпилса они раскапывали массовые могилы и сжигали трупы. Когда орудийные залпы стали доноситься с другой стороны Даугавы, гитлеровцы бежали. Оставшиеся без охраны заключенные, которых не успели отправить в Германию, остались в лагере.

В последний момент перед приходом Советской Армии фашисты подожгли деревянные бараки.

Память жертв фашистского террора увековечена в Саласпилсском мемориальном ансамбле, воздвигнутом на территории бывшего лагеря смерти.

Монументальная, приподнятая под углом бетонная стена длиной в сто метров и высотой в 12,5 м символизирует границу между жизнью и смертью. Здесь когда-то было проволочное заграждение с охранявшими его вооруженными эсэсовцами. Через ворота в лагерь вошли тысячи, на свободу вышли лишь несколько сотен.

«За этими воротами стонет земля» – гласит надпись на стене.

Да, земля Саласпилса напоена потом, слезами, кровью. За этой стеной существовала целая система устрашения и наказаний, направленная на то, чтобы использовать заключенных до полного их истощения.

За этой стеной ревностно выполнялось указание Гитлера – за малейший проступок сажать в темные одиночки на хлеб и воду или давать 25 палочных ударов. Но узники получали не только по 25, но и по сотне ударов. Человек физически не был бы в состоянии это выдержать, и экзекуция проводилась в несколько приемов. Едва раны заживали, как несчастного снова вели на истязание.

За этой стеной действовала «карусель» или «живой конвейер». Так называлась бесцельная работа, когда узников заставляли перетаскивать носилки с землей по большому кругу. На одной его стороне заключенные насыпали землю на носилки, а на другой – высыпали ее. Затем землю переносили обратно – и так без конца.

За этой стеной людей заставляли ложиться в грязь, вставать и вновь ложиться, приказывали прыгать на корточках, стоять часами с поднятыми вверх руками.

За этой стеной…

Теперь здесь бетонная стена-символ. Тысячи людей проходят ныне под ней на территорию бывшего лагеря. Саласпилсский мемориал – память о несгибаемой силе духа узников, он выражает скорбь и страдание, ненависть к поработителям, решимость не допустить возрождения фашизма.

С верхней площадки стены видны все скульптуры мемориального ансамбля и построенная заключенными дорога – «Дорога страданий». Рядом с ней кустами шиповника обозначены места, где прежде стояли бараки.

У подножия памятников – всегда живые цветы. Особенно много их в июле, когда ежегодно здесь отмечается День памяти жертв Саласпилса под девизом «Об этом забывать нельзя!» Со всех концов Латвии и из соседних государств собираются в этот день в Саласпилсе оставшиеся в живых бывшие узники, их дети и внуки. Проводится траурный митинг. Его участники дают клятву беречь мир во всем мире.

Площадь, на которой совершаются траурные церемонии, с двух сторон окружают сосны, посаженные заключенными. Налево – «Дорога смерти», она ведет в лес, к месту казни. В конце дороги установлена бетонная, пробитая пулями плита. На ней надпись: «Здесь шли дорогой смерти непокоренные. Сколько недосказанных слов, сколько непрожитых лет оборвано пулей!»

На мемориальном камне, который стоит там, где была виселица, читаем: «Здесь людей казнили за то, что они были невиновны… Здесь людей казнили за то, что каждый из них был человеком и любил Родину…»

Саласпилсский мемориальный ансамбль жертвам фашистского террора, который является одним из самых крупных мемориальных комплексов в Европе, был открыт 31 октября 1967 года. Его создатели – архитекторы Гунарс Асарис, Ольгерт Остенберг, Ивар Страутманис, Олег Закаменный, скульпторы Лев Буковский, Янис Зариньш и Олег Скарайнис в 1970 году удостоены Ленинской премии.

Обо всем, что делали нацисты в лагере Саласпилс, свидетельствует очевидец, известный латвийский историк Маргер Вестерманис, руководитель музея «Евреи в Латвии»: «Лагерь Саласпилс именовался «Саласпилсская расширенная полицейская тюрьма и лагерь трудового воспитания».

У Гиммлера было четко расписано, что является гетто, что – тюрьмой, а что – концентрационным лагерем. В своем письме, адресованном Рудольфу Ланге, от 11 мая 1943 года, он пишет: «В Остланде (Ostland), в Саласпилсе, находится наш лагерь трудового перевоспитания. Этот лагерь практически является концентрационным лагерем…» Уж как-нибудь, но Гиммлер знал разницу.

Наши латвийские политики не хотят признать того, что Саласпилс был концентрационным лагерем. Видимо, прослеживается тенденция к умалению или смягчению преступности режима фашистской оккупации, а также вины людей, служивших этому преступному режиму. (стр.62-68)

Ванда Жулина
НЕ СЛОМИЛИ УДАРЫ СУДЬБЫ

Уже 55 лет отделяют нас от трагической для многих весны 1949 года – дня депортации. Все рассказы очевидцев тех событий на первый взгляд похожи, а в действительности очень разные, ведь жизнь каждого имеет свою особую ценность. Многое зависело от удачи, случайности, совпадения – от того, что люди называют одним словом – судьба. Сегодня наш рассказ – о Янисе Липском, одном из тех, чьи годы молодости прошли в Сибири.

25 МАРТА 55 ЛЕТ НАЗАД

25 марта 1949 года Янису было 27 лет. Неженатый статный парень, музыкант на вечеринках и свадьбах, он жил в отчем доме в Дектереве Мердзенской волости. Хозяйство было причислено к богатым – кулацким, хотя вся собственность заключалась в 15 га земли.

В предыдущий день по селу ходили солдаты и что-то высматривали. Было ясно, что к чему-то готовятся, только вот к чему? Вывоз из домов проходил по единому плану: ночь, все спят, вооруженные солдаты стучат в дверь и велят собраться за полчаса. Куда? На другое место жительства.

Какие чувства тогда их охватили, Янис не может описать. Обреченность, страх неведения. Уверенности, что они останутся в живых, не было ни у кого. Сопротивление бессмысленно. Взяли продукты, одежду, которая в тот момент казалась более нужной, запрягли лошадь и погрузили вещи в повозку. Все в доме осталось, как было: еще теплая печка, вмятина от головы на подушке, ожидающая дойки корова в хлеву…

К несчастью, в тот момент дома была и сестра Яниса, хотя она была замужем и жила в другом месте. Так в путь отправились отец, мать и их дети – сын и дочь. До Мердзене доехали на своей лошади, а там до обеда ждали машину. Выяснилось, что из Дектеревы вывозят четыре семьи, причем две – совсем бедные. Ясно, что главным для исполнителей было – выполнить план, а потом уже никого не интересовало, кто попал под высылку. Позже оказалось, что даже перестарались – депортировали больше предусмотренного.

На Лудзенскую станцию их отвезли на машине под вечер, уже смеркалось. Согнали в вагоны. Ночь поезд еще отстоял на станции. Забрезжил рассвет, когда эшелон тронулся.

ВСЕ ТАМ БЫЛО ИНАЧЕ

В пути находились две недели. Прибыли в Туганский район Томской области. В большом клубе собрали всех ссыльных, и местные колхозники, приехавшие кто на лошадях, кто на быках, выбирали их, как на рынке рабов. В колхоз, куда попали Липские, взяли девять семей: по две – из Медишевы, Дектеревы и Слапней (Пушмуцовской волости) и одну – из Пудинавы.

– Нам повезло. В деревне, где мы жили, люди были добрые, хоть и бедные – когда мы приехали, у них даже хлеба не было. Вначале нас приняли с недоверием, ведь им рассказали, что привезут кулаков, фашистов. Нашим девушкам даже овец пасти не доверяли, но со временем поладили. Оказалось, что в их деревне в конце 30-х годов был такой же вывоз зажиточных крестьян.

Нам выдали картофель, позже – 8 кг зерна из закромов, где хранили собранный в налогах урожай. Мы мололи зерно на ручной мельнице, в которой вместо каменных жерновов были толстые березовые колеса, обшитые чугуном. А камней в сибирском черноземье попросту не было – ни больших, ни малых.

Начали работать. Рабочие руки в колхозе нужны. Помню, в первую весну я пахал плугом, в который были впряжены черный конь и белый бык, но конь был медлительным, так что они подходили друг другу. Посадили картофель. Осенью оба с сестрой мы получили за труд 15 кг овса. Значит, голод уже не грозил. Муку смешивали пополам с картофелем и пекли. Из телочки вырастили корову.

Многое, по сравнению с домом, там было совсем иначе. В деревне один за другим вдоль дороги стояли дома, за ними – обнесенные забором огороды, с обеих сторон деревни – ворота, и на такой закрытой территории насчитывается примерно 30 дворов. Вечером пастух загоняет скот через ворота в деревню, выходят хозяйки и доят своих коров. До утра все животные так и остаются на дороге. А после утренней дойки пастух вновь выгоняет их на пастбище.

Отец умер в первую же суровую зиму. Мороз был больше 40 градусов, а он, напарившись в бане, освежился у полуоткрытых дверей, как делал раньше дома. Уже утром поднялась температура – воспаление легких. Врача в деревне не было, и через неделю отец покинул этот мир – за тысячи километров от родного дома, на чужбине.

– С родиной нас связывала почта – одна сестра, которая осталась, присылала письма и посылки с продуктами, помогала выжить. До почты мы ходили 18 км по тайге, где работавшие в лесу солдаты штрафного батальона, вывозя бревна, проложили кое-какую дорогу, – вспоминает Янис.

ЛЮБОВЬ СВОЕЙ ЖИЗНИ ЯНИС ВСТРЕТИЛ В СИБИРИ

Свою Анну Янис встретил там же, в ссылке. Ее семья, тоже ссыльная – из Эверсмуйжской волости, переехала из соседнего колхоза, сбежав от невыносимой колхозной начальницы. Свадьбу Янис вспоминает с грустной улыбкой: зарегистрировались в сельсовете и дома на стол поставили две бутылки самогона – вот и все. Позже Янису приходилось на другие свадьбы пиво бочками варить, и всегда вспоминалась своя – совсем другая, скромная, которая состоялась 18 сентября 1952 года.

Через три года, 17 мая, родилась дочка Регина. Янис отвез жену в больницу за 18 км от деревни. Выехав на повозке вечером, в больницу они добрались лишь к утру – жена, когда нарастали схватки, просила мужа останавливать лошадь. Но успели – малышка появилась на свет спустя пять минут после того, как приехали в больницу. Дочь подарила много надежд и радости, вот только ее жизнь закончилась преждевременно: Регина, измученная болезнью, умерла в возрасте 40 лет. Этот день – один из самых трагических в и без того тяжелой жизни Яниса.

А последние годы в Сибири были уже легче. Янис прошел курсы трактористов и работал в МТС. Трактор был с большими стальными колесами, его на сезон привозили из МТС, а зимой отправляли обратно на ремонт.

Человек ко всему привыкает, находит друзей, приспосабливается к обстоятельствам. Можно жить и в Сибири, но домой все равно хотелось, даже очень.

ДОМОЙ

В 1958 году семья Липских получила повестку, что можно ехать на родину. И хотя было ясно, что вернуться в свой бывший дом больше нельзя, так как он давно выделен другим людям, все равно поехали на родину. Двоюродный брат женился на местной девушке и вначале остался там, но со временем тоже решил вернуться в Латвию. Инженер МТС говорил: «Если, Янис, надумаешь, то приезжай обратно – приму тебя на любую работу.» Но Янис думал лишь об одном: спасибо, конечно, за уважение, но вряд ли вернусь.

Обратный путь был короче: всего пять суток – и в Латвии. А спустя годы в гости к Липским приезжали сибиряки, с которыми он дружил на чужбине.

– Это искренние, сердечные люди, – говорит о них Янис.

Дома все пришлось начинать заново. Тетя Анны отдала дом, его перевезли на землю родителей жены. Сами возвели, и Янис живет в этом доме до сих пор. Теперь один – жена умерла несколько лет назад.

КАК СОХРАНИТЬ СВЕТЛЫЙ ВЗГЛЯД НА ЖИЗНЬ

Получив столько ударов судьбы, Янис не ожесточился, не опустил руки. Он – человек, достойный восхищения, ибо умеет видеть в жизни хорошее, умеет трудиться, всем интересуется. Дома у Яниса – идеальный порядок, благоухают разведенные женой комнатные растения, во дворе – ничего лишнего, все на месте, в саду – пасека из самодельных ульев, привитые самим и посаженные яблони.

На столе – фотография внуков.

– Соседи у меня хорошие, первые помощники, – не забывает добавить Янис о живущих рядом Ранцанах.

И еще. Янис кладет на колени изготовленную собственными руками из ясеня цитру и исполняет нам несколько задушевных латышских песен. За свою жизнь он изготовил три цитры: одну – в юности, в отчем доме, другую – в Сибири и третью – по возвращении домой. А еще у дяди Яниса есть самодельное банджо. Как и цитра, это струнный щипковый музыкальный инструмент, но создан на основе народного инструмента негров, широко применяется в джазе.

В каких школах научился всему этому Янис?

– Это школа жизни, – улыбается он. – За четыре класса, которые я прошел в Рузарах, только читать и писать научился.

* * *

Мы уехали из Пекшавы переполненные светлыми, грустными мыслями – о поколении этих людей, которые не сломились, сохранили свою человечность, добродетель и великодушие, перенеся тяжелые удары судьбы. Сильное поколение. Надо успеть перенять от них хоть часть этого. Иначе сравнение – не в пользу современного человека. (стр.190-194)