Содержание

Слово к моим будущим читателям
Глава первая. Сказки бабушки Изабеллы
Глава вторая. Детство
Глава третья. Школьный дневник моей памяти
Глава четвертая. На перекрестке взрослой жизни
Глава пятая. 1991 год. Земельная реформа в Зилупе в минувшем столетии
Глава шестая. Я и моя семья
Глава седьмая. Коллективизация – трагедия, потери, жертвы
Глава восьмая. Память сердца
Глава девятая. Вот и встретились два одиночества
Глава десятая. Кладбищенская эпопея
Глава одиннадцатая. Ни дня без строчки
Глава двенадцатая. Освободители и оккупанты
Заключение
Словарь устаревших слов, диалектных выражений и редких терминов
Справочная литература

Слово к моим будущим читателям

Восемьдесят лет я живу в Латгалии, а точнее в ее маленькой частичке, название которой Зилупский край. Это крохотная точка на огромной карте мира, граничащая с Россией и Белоруссией.

Латгалия!

Латышская земля!
Седого моря отзвук нежно-синий.
Леса, холмы и речек переливы…
И хутора – повсюду хутора.

Каждой своей клеточкой с рождения я впитал в себя красоту, самобытность, обычаи и культуру Латгалии, жил в ритме её жизни. Всей душой я предан этой земле, тянусь к ней, скучаю по своей Родине даже в недолгой разлуке. Здесь мои корни, дорогие моему сердцу места и святые для меня могилы родных, близких, друзей, знакомых хуторян. На этой земле когда-то и я найду свой последний приют. Она взрастила меня, дала жизненные силы, питая мою душу своими живительными соками.

Я знаю, что у каждого человека только его предначертанная ему свыше судьба, совсем не похожая на судьбы других людей. И, тем не менее, люди одного поколения очень сходны в своих биографиях. Они переживают одни и те же события вместе со своей страной, живут в похожей бытовой и культурной среде, говорят на одном языке.

Но проходит срок – пятьдесят лет, и меняются поколения. И то, что было близко и понятно мне и моему поколению латгальцев, может оказаться чужим и ненужным нашим детям, внукам и, тем более, правнукам. Однажды эта мысль озадачила и испугала меня. Неужели канет в никуда тот уклад жизни, в котором родились и выросли мой дед и моя бабушка, мама и отец, я и мои сестры и еще тысячи и тысячи людей, живших в тот далекий уже для нынешних людей временной отрезок?! Неужели Латгалия моих предков, моего детства и юности канет в лету, а потомки моих соседей по хуторам, моих друзей и близких превратятся в «Иванов, не помнящих родства своего»?!

И еще я почувствовал, что заговори я сегодня с молодежью о латгальском быте даже семидесятилетней давности, меня без переводчика никто из них не поймет, и многие слова из повседневного обихода того времени потребуют перевода и подробного разъяснения. Я сказал себе: «Так не должно быть. Ведь это и их Родина, здесь они родились, выросли, учились, нашли свою любовь и свою судьбу. Здесь они сегодня живут, здесь их корни, их родная земля, их Родина, историю и быт которой они обязаны знать и помнить и передать эти знания и память своим потомкам».

Тогда-то и пришла мысль рассказать о нашей общей родине, нашей родной земле – Латгалии, чтобы те, кто будет после нас, знали ее историю.

Два года – сначала сам для себя – я писал свои воспоминания уже далеких лет. Писал нелегкую историю моей жизни и жизни моего поколения, моих дедов и отцов, заново пропуская через свое сердце и через призму времени все, что происходило тогда.

Исходя из вышесказанного мною, вы, мои будущие читатели, поняли, почему книгу своих воспоминаний я решил назвать «Корни». Она состоит из нескольких глав, в которых описаны события тех или иных временных отрезков, произошедшие со мною и близкими мне людьми. Приступая к написанию своей книги, я сразу отказался от строго биографического стиля изложения, так как он достаточно труден для восприятия, сух и интересен лишь узкому кругу читателей. Мне же хотелось, чтобы мою книгу читали и дети, и взрослые, и чтобы каждому из них она стала по-своему интересна. Поэтому каждую ее главу я задумал написать в разных литературных жанрах. Это и сказки, и легенды, и сугубо личные мои воспоминания, и хроника, и исторические очерки, и просто небольшая повесть или короткий шуточный рассказ. Многие страницы книги я посвятил памяти чудесных латгальских мастеров-ремесленников: маслоделов, ковалей, столяров-краснодеревщиков, печников, портных, пивоваров – всех и не перечислишь. Эти люди достойны того, чтобы о них помнили потомки.

Удивительно, но за свои прожитые годы мне довелось пережить пять смен власти в Латвии:
1929–1940 годы – независимая Латвия К. Ульманиса.
1940–1941 годы – Советская власть при генсеке И. Сталине.
1941–1944 годы – годы немецкой оккупации Латвии режимом А. Гитлера.
1944–1990 годы – вновь Советская власть генсеков Н. Хрущева, Л. Брежнева, К. Черненко, Ю. Андропова, М. Горбачева.
с 1990 года – времена независимой свободной Латвии: Г. Ульманис, В. В. Фрейберга, В. Затлерс.

С волнением я отдаю на ваш суд свое детище, четвертое по счету в моей писательской биографии. Три мои первые книги уже нашли своего читателя. Это «История города Зилупе» (2001 год), «Мы прошли дорогами страданий» (2006 год), «История еврейской общины города Зилупе и Зилупского края» (2009 год).

С уважением,
Иван (Янис) Сырцов

Глава первая
Сказки бабушки Изабеллы
Сказка Зязюлька

«Зелёна травка –
Молочку прибавка,
А у коровы –
Молоко на языке».
(Пословица)

Летний июльский полдень жарок и душист от запахов зелени трав, цветов, деревьев. Хутор опустел до сумерек, все домашние в поле. Дома только я и бабушка Изабелла. Она собирается на луг к нашей кормилице Леске, чтобы напоить, перевязать и подоить ее. Мне три года, мне страшно оставаться одному… Я уцепился за подол бабушкиной льняной сподницы и заковылял следом за нею. Высокая трава почти скрывала меня в своей зеленой густой шевелюре. Бабушка взяла мою руку и несильно сжала ее, словно боясь, что я вдруг затеряюсь в этом буйном разнотравье. Она шла медленно, приноравливаясь к моим маленьким шажкам, и разговаривала со мною:

– Вот сейчас мы с тобой, Янусь, напоим нашу Леску, перевяжем ее на густую и сладкую травку, а она нам свое молочко отдаст. Ты так любишь парное молочко. Его и Мурка с Чернышом любят. Попьют из миски, а потом сидят и облизываются от удовольствия на завалинке. А сколько из молока еды вкусной получается – и не счесть! Это и сливки, густые и сладкие, а из них сметана. Это и сочный, нежный творог, масло сливочное желтобокое, как летнее солнышко, сыр душистый с тмином. А жарко молоку в кринке станет, оно вдруг кисляком обернется. А уж какие блины на нем вкусные и пышные в печке русской пекутся! И сырники творожные на льняном масле жареные да еще с густой сметаной – всем сырникам сырники! И все это нам наша коровка дает, наша кормилица. Поэтому их хозяйки очень любят и имена дают им самые ласковые: Беляночка, Малютка, Красавушка, Пеструшка, Зорюшка.

Солнце припекало. Бабушка вытирала мою вспотевшую голову своей натруженной шершавой ладонью или краешком фартука, повязанного поверх сподницы. Подбадривала меня, говоря:

– Не серчай, Янусь, на солнышко. Оно всем жизнь и силы дарит. Вот и ты под солнышком вырастешь большим и сильным.

По полю пробежал легкий ветерок. Жужжали оводы, шмели, пчелы, собирая с цветов сладкий нектар. Вдруг бабушка остановилась, услышав неподалеку незамысловатую песенку: «Ку-ку, ку-ку!» и стала загибать мои пальчики, приговаривая при этом:

– Зязюлька, зязюлька, накукуй нам долгие лета!

Досчитала бабушка Изабелла до семи, да и пошли мы с нею дальше…

Через год ее не стало. За день до своей смерти позвала она меня с сестрами к себе, чтобы попрощаться с нами да перекрестить нас в последний раз. До сих пор помню ее последние слова:

– Я умру, но каждую весну буду навещать вас. Когда прилетит на березу зязюлька и станет куковать – знайте, это я вас проведать пришла.

– Бабушка с неба прилетела, бабушка нас проведать пришла!

Прошло 75 лет, но и сегодня я называю эту серенькую невзрачную птаху не кукушкой, а зязюлькой. В память о моей любимой бабушке Изабелле я и первую главу своей книги «Корни» посвящаю ей и называю ее «Сказки бабушки Изабеллы».

Из истории слова «зязюлька». Может быть, кто-то из вас задумается, почему наши с вами далекие-далекие предки кукушку кукушкой назвали, и как она у нас в Латгалии в зязюльку превратилась? Помните, в детстве многие из вас собак «авками» называли, потому что, отвечая на вопрос мамы, как собачки разговаривают, говорили: «Ав-ав!», поросята – «Хрю-хрю!» и «хрюшками» их называли, придумывая для названия этих животных вот такие смешные «имена-передразнивалки». А что, если когда-то, очень давно, на заре истории, только начиная создавать язык, так же действовали и наши с вами предки, первобытные люди?

Вот в весеннем лесу какая-то птица выкликивала над их головами из года в год свое «ку-ку». Они ее так и стали звать «ку-ку». А уж только потом это «ку-ку» кукушкой стало. Разные народы давали ей разные имена, но почти все это «ку-ку» сохранили. Русские – кукушка, чехи – кукачка, болгары – кукувица, немцы – кукук, французы – куку, румыны – кук, испанцы – куко, итальянцы – кукуло, а вот турки – гугук.

А в Украине и Беларуси вместо слова «кукушка» живет совсем на него не похожее слово «зозуля», которое в Латгалии в ласковую «зязюльку» превратилось. А рассказал нам об этом чудесном превращении Лев Успенский в своей замечательной книге «Слово о словах».

Сказка-быль
Хорошая деревня Хорошева

В некотором царстве, в Латвийском государстве все люди жили в городах и деревнях. Так жили и в Видземе, и в Курземе, и в Латгале, и в Земгале. Так и мои предки жили: и прадедушка, и дедушка, и мама с папой, и я. Все родились в Латгалии, все долгие годы здесь хозяйствовали. Жили все мы на пасинщине. Новая Слобода, Пасинь, Посинь, Пасиене…. Одно и то же местечко в разные времена называлось по-разному. Нет достоверных источников, в каком году и почему менялись названия этого населенного пункта. Ясно одно – при каждой смене власти менялись наименования деревень, городов и улиц.

После 1920 года, когда Латвия стала независимым государством, были переименованы населенные пункты: Пасинь – Пасиене, Люцина – Лудза, Режица – Резекне, Розеново – Зилупе и т.д.

Несмотря на то, что бывший Пасинский поселок и Пасинская волость уже около ста лет носят название Пасиене, местные жители по сей день называют ее Пасинь. Поэтому и я в своих воспоминаниях пишу Пасинь.

Наша деревня находилась на пасинщине. Называлась она Хорошева. Никто не знал, почему ее так назвали, и я не знал и решил спросить об этом у мамы. Мама всегда отвечала мне одно и то же:

– Хорошева – хорошее. И люди здесь хорошие живут, и земля в Хорошеве ухоженная, плодородная, и луга богаты травой, и леса полны зверя, грибов да ягод.

Мне нравились мамины ответы, потому что я тоже очень любил свою деревню. На востоке взбежала она на пригорок, машет оттуда платочком и звонко всем кричит:

– Я хорошая!

А лесное эхо повторяет:
– Хорошая, хорошая!

А особенно звонкое эхо у Пущи. Ведь она – это всем лесам в округе лес. Росными летними вечерами заглядывает деревня в зеркало – в веселую речку Синюху с ее хрустально-прозрачной водой, с заливными лугами по обе стороны берегов. Ночью на них, как светлячки, загораются костры – это хорошевские мальчишки в ночное пасут лошадей, купаются, пекут в костре картошку, да пугают друг друга страшными историями про леших и чертей.

Встав взрослее, я узнал, что наша Хорошева называется приграничной деревней. Ее земли граничат с Россией. А отделяет нас от нее Мариновка – огромное болото, поросшее редким лесом. Про него хорошевцы так и говорят в шутку: «Вот Зеленая Роща – лес так лес, а Мариновка – так, то ли лес, то ли болото».

Ну, это я отвлекся от своего рассказа немного. Так вот, жили все хорошевцы вместе со стародавних времен до 1928 года, а в 1929–1930 годах переселились на хутора. Дружно жили – не тужили. Каждая семья вела свое хозяйство: хлеб растила, скотину держала, обеспечивая себя всем необходимым. Покупали тогда селяне только соль, сахар, спички и керосин для ламп и фонарей «Летучая мышь». По несколько раз в году собирал каждый хозяин толоку. Для того чтобы яровые осенью обмолотить. В то время молотилка была одна на несколько деревень, и приходилось работать споро, управляться за один день, чтобы до снега вся округа успела зерно и солому под крышу спрятать. Кончалась одна толока, наступало время другой толоки: навоз из хлевов на поля вывозить. Эту толоку собирали осенью или ранней весной. Работа была очень тяжелая, и один человек не мог с нею справиться. Поэтому на помощь звали соседей и родственников. Все приезжали на своих лошадях, запряженных в дровни зимой или дроги с ландо летом. Но самой веселой бывала женская толока – дожинки. Женщины собирались для теребления льна, для копки картофеля и на дожинки. Вообще в деревне сильно была развита взаимопомощь. Так во время жатвы хлебов, закончив работу у себя на хуторе, женщины спешили на помощь соседкам, даже нерадивым, на «дожинки». Их отмечали всей деревней, превращая в веселый праздник с угощением, песнями. Часто это были латышские дайны. Может быть, и не совсем эти, но очень похожие.

Чтобы дело делалось,
Надобится многое:
Руки, ноги легкие,
Светлая головушка.

Ой, работушка, работа,
Для тебя живу на свете:
Ты забава, ты отрада,
Ты зерно в засек ссыпаешь.

Нива, нива, нивушка,
Мне с тобою весело:
Вместе все трудились мы,
Закрома наполнили.

Девушки, завтра
Помочь приходите:
Очень скучает
Без вас толока.

Дружно, дружно дожинайте,
Ничего не оставляйте:
Плачет в поле колосочек,
Как без матушки сыночек.

Приезжайте на телегах,
Хлебу хочется кататься:
Ехать с поля до овина:
От овина до амбара.

Потечет ржаная речка
Прямо по двору к клети:
Отворяйте шире двери,
Чтобы хлынула в засеки.

Пива, матушка, вари,
Каравай пеки скорее:
Толока сегодня в поле
Колосок последний сняла.

Эта дайна очень точно выразила суть толоки. Действительно, каждая толока заканчивалась богатым угощением. Тут уж и самые скупые не скупились. Обязательно к этому дню хозяева резали барана, варили пиво, готовили вкусную, сытную еду, которую подавали в обед и вечером.

Десятилетия хорошевцы жили вместе. Поэтому, когда 16 сентября 1920 года правительство Латвии приняло Закон об аграрной реформе, по которому земля, находившаяся во владении помещиков, стала собственностью государства, многие семьи сомневались и не сразу приняли и поверили указу «Все на хутора». Загоревали хорошевцы, запечалились, а делать нечего, указу подчиняться надобно.

А указ тот гласил: «Все новохозяева даруются земельным наделом от десяти до пятнадцати гектаров и обязаны окультурить эти «бросовые земли», сделать их ухоженными и плодородными, перевезти на них дома и все хозяйственные постройки». Чтобы заинтересовать новохозяев, правительство каждой семье из государственной казны выделяло от 200 до 800 латов на восстановление хутора.

Наша семья тоже получила надел в десять гектаров, в том числе пахотной земли был один гектар. К 1930 году из деревни на хутора переселилось 24 семьи, это более ста человек. «Земельная реформа, начавшаяся в 1923 году, была в основном закончена в Пасинской волости к 1928 году. В результате ее было образовано более 140 новых хозяйств и более 1 500 крестьян вышли на хутора. В целом по стране проведение земельной реформы обошлось государству в 700 миллионов латов. Только на строительство домов и хозяйственных построек новым хозяйствам из бюджета 1926/27 года были выделены пособия 300 000 латов. На осушение болот и другие хозяйственные нужды давались государственные кредиты» (из книги А.Бояриновой «Пасинский край». История и люди. Рига. 2005 г., стр. 88–93).